День снятия блокады
вчера был он. 27 января. здесь рассказ моего брата. Для памяти
Моя блокадная семья
Я из семьи блокадников. Моим обоим родителям было суждено выжить. Не умереть от дистрофии и бомбежек, не погибнуть подо льдом Ладожского озера пытаясь вырваться из замерзающего города, даже не попасть в детский дом, будучи снятыми с окоченевшего тела матери.
Зима 1941/42 года. Первая, самая страшная, голодная и холодная блокадная зима. Город мучительно умирал. Не работало электричество, отопление, канализация. Лежащие трупы на улицах, нечистоты, очереди за водой. Переулки, превращенные в морги, где штабелями лежали смерзшиеся тела. Пепел сотен тысяч кремированных горожан грузовиками вывозили, ссыпая в пруды и овраги. Первые зимние месяцы унесли свыше 200 тысяч человек. Появилось множество крыс, в отличие от людей им было что есть.
Бабушкина квартира на Садовой улице белела инеем вымороженных стен, с которых были сняты все обои, служившие растопкой. Предварительно весь клей на основе крахмала, тщательно соскобленный, был съеден.
Тогда моей бабушке Иде исполнился 21 год, и от вечного голода она весила меньше сорока килограммов. Путь до родного завода ГОМЗ, занимал восемь километров или три часа, которые она, шатаясь, преодолевала пешком, придерживаясь за стены домов. Моей будущей маме тогда исполнилось три года, от дистрофии девочка перестала ходить вяло, как в сомнамбуле передвигаясь на четвереньках. Перед работой бабушка сажала маму на санки и отвозила в детский сад, где малышам давали кашу из клевера с касторовым маслом. Давали шанс выжить. Родители забирали детей через сутки-двое или не забирали уже никогда. Матери гибли под бомбами, либо умирали от истощения. Как-то раз, подтащив санки с мамой к садику, бабушка его не обнаружила. На месте дома зияла дымящаяся воронка. Погибли все, кроме моей маленькой мамы.
Прабабушка Ханна, в преддверье блокадной зимы обменяла свои последние ценности на роскошь недоступную многим ленинградцам, - строганный деревянный гроб. Он стоял на кухне, внушая ощущение подготовленности к переходу в состояние, которое не вызывало страха, а сулило избавление от страданий. Мечта быть похороненной по-людски не оставляла шансов уговорить ее на эвакуацию, которая подразумевала на грузовике прорываться под бомбами 150 километров по замершему Ладожскому озеру. Шансы прорваться и погибнуть были 50 на 50. Неопределенность не устраивала мою прабабушку Ханну. Задохнуться подо льдом или быть разорванной снарядом, - такая неясность ее пугала. В существование мира без голода и войны она уже не верила. В 46 лет, смерть стала близка и понятна. Прабабушка Ханна осталась в Ленинграде, предпочтя определенность смерти неопределенности жизни.
Бабушка, выправив документы, погрузила угасающую маму и чемодан в кузов ЗИСа и поехала наудачу из города. На полуторке, набитой женщинами и детьми, их вывезли на лед Ладожского озера. Водители ехали с распахнутыми дверьми, они выпрыгивали из кабины при проваливании машины в полынью, что редко удавалось сидящим в кузове.
Передняя машина из их колонны, ломая лед, ушла под воду. Начали спасать уцелевших, вытаскивая их из ледяной каши. Температура ниже -25 градусов. Спаслось немного. Успел выскочить человек в военной шинели, который по тонущим телам, пробрался на твердый лед. Ему дали ватник. Он схватил водителя и, отведя в сторону, стал пихать мокрые пачки денег, на чем-то настаивая.
Водитель вернулся, молча, выкинул вещи пассажирок, ссадил детей и женщин, погрузил выловленный в полынье груз и уехал. Они остались в километрах тридцати от берега. Одни, замерзать… Их спас санитарный автобус, который вывозил раненых солдат. Боец с оторванными пальцами пытался развеселить плачущую маму оставшимися обрубками, показывая «козу рогатую» …. В общем им повезло. Они спаслись.
В это время, вторая будущая составляющая моей семьи, мой маленький папа опухал от голода на последнем этаже Седьмой Советской улицы. Бабушка Ева, а тогда просто мама двух малолетних детей, получала 125 граммов хлеба в день на человека. Такая порция не предполагала жизнь, а лишь оттягивала конец, делая его мучительным. Если бы дедушка, служивший на Ленинградском фронте, не посылал практически всю свою военную порцию хлеба с оказией в осажденный город, я бы имел другой набор хромосом. С каждой отправленной посылкой щеки военврача Григория Файнберга втягивались все больше и больше. Существенную часть из 400 положенных грамм хлеба он откладывал для дальнейшей отправке семье. Получалось, что блокадная пайка была уже у него. Удивленный стремительной худобой деда, заместитель по хозчасти, узнав о бедственном положении капитана медицинской службы, вручил ему умопомрачительный подарок – бутылку рыбьего жира. Вскоре, этот эликсир жизни оказался у бабушки, и в течение нескольких недель она вливала его по ложке в сына, который отек от голода и в иссушенную дочку Жанну. Ответственный за оповещение об артобстрелах, десятилетний соседский мальчик Вовка Певзнер, крутил жестяную шарманку, которая заливаясь сиреной, сзывая жителей в бомбоубежище. После, он поспешно взбегал на чердак, где зорко следил за зажигательными бомбами, хватая их щипцами и бросая в бочки с песком. Вначале бомбежек, семья спускалась в подвал, но моя будущая тетя так громко плакала, что соседи сказали, что предпочитают немецкую бомбу такому ору. Бабушка, стесняясь причинить неудобства, перестала спускаться в подвал, пережидая налеты в квартире. Так и жили. На крыше бегал между осколков десятилетний Вовка Певзнер, туша пламя и скидывая зажигательные бомбы, а под крышей лежала моя бабушка, прикрыв собой орущих детей.
В феврале они покинули город и благополучно пересекли Ладожское озеро, за которым их уже ожидали вагоны-теплушки. Яркое воспоминание моего отца, это одуряющий запах жмыха, который распространялся по вагону. Вкус семечек, а жмых — это остатки семечек после отжима, потрясал неземным вкусом. За свою маленькую жизнь он ни ел ничего лучше.
Обоим половинкам моей семьи повезло. Они выбрались из блокадного кольца и не умерли, уже не от голода, а от еды, которая оказалась смертельной для тысяч истощенных людей, отвыкших есть. Наверно их предупредили, что надо понемногу привыкать к тому, что можно есть и можно жить. Поэтому и я пишу эти строки.
Сегодня очередная дата снятия Блокады. Для нас, это продолжения жизни, которая могла не случится если бы моим родителям не посчастливилось вырваться из блокадного города. Я давно записал эти воспоминания чтоб они не стерлись из памяти семьи.
Михаил Фанберг
Комменатрии (6) Январь 28, 2021 Главная, Истории
