"В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный. – Дядя! – весело кричал он. – Дай десять копеек!"
Неожиданно преобразившийся в сына турецко подданного Остапа-Сулеймана-Берта-Мария-Бендей -бей Иваныч, также неожиданно легко вошлел в роль предприимчивого прохиндея и стал высматривать добычу...
Лежа в теплой до вонючести дворницкой, Остап Бендер отшлифовывал в мыслях два возможных варианта своей карьеры. Можно было сделаться многоженцем и спокойно переезжать из города в город, таская за собой новый чемодан с захваченными у дежурной жены ценными вещами. А можно было еще завтра же пойти в Стардеткомиссию и предложить им взять на себя распространение еще не написанной, но гениально задуманной картины «Большевики пишут письмо Чемберлену»... В случае удачи этот вариант мог бы принести рублей четыреста.
В новом веке Остапа в дворницкой уже ждали друзья с теплым обедом и холодной хреновой водой.
Это еще что такое? - ревизорским голосом прокричал Остап.
- Сироты,- зардевшись, ответил директор детского дома.
За столом сидели сироты...
"Порывистая душа отца Федора не знала покою. Не знала она его никогда. Ни тогда, когда он был воспитанником духовного училища, Федей, ни когда он был усатым семинаристом Федор Иванычем. Перейдя из семинарии в университет и проучившись на юридическом факультете три года, Востриков в 1915 году убоялся возможной мобилизации и снова пошел по духовной линии. Сперва был рукоположен в диаконы, а потом посвящен в сан священника и назначен в уездный город N. И всегда, во всех этапах духовной и гражданской карьеры, отец Федор оставался стяжателем."
- Почем опиум для народа, спросил Остап у отца Федора?
- Изыди, сатана! Окстись! - резко отбросил нападки святой отец. И продолжил...
- ...Не наживы ради, а токмо волею пославшей мя жены, я должен выполнить волю усопшей мадам Петуховой...
...
- Хамите, парниша!
Остап остолбенел.
- Мрак! Жуть! Железно!
В лексиконе Элочки людоедочки было ровно 30 слов.
И Элочка напала на Остапа в страстном танце.
Когда Остапа чуть не загребли в психиатрическую лечебницу за несанкционированную проверку дома сирот (директор-воришка написал донос), появилась Она. Мадам Грицацуева.
"— Адрес, — просительно молвила вдова, — нельзя ли адрес узнать?!
— Чей адрес?
— О. Бендера.
— Откуда же я знаю?
— А вот товарищ говорил, что вы знаете.
— Ничего я не знаю. Обратитесь в адресный стол.
— А может, вы вспомните, товарищ? В желтых ботинках.
— Я сам в желтых ботинках. В Москве еще двести тысяч человек в желтых ботинках ходят. Может быть, вам нужно узнать их адреса? Тогда пожалуйста. Я брошу всякую работу и займусь этим делом. Через полгода вы будете знать все. Я занят, гражданка.
Но вдова, которая почувствовала к Персицкому большое уважение, шла за ним по коридору и, стуча накрахмаленной нижней юбкой, повторяла свои просьбы...
— Ну, что я могу сделать? — раздраженно спросил Персицкий, останавливаясь перед вдовой. — Откуда я могу знать адрес гражданина О. Бендера? Что я — лошадь, которая на него наехала?..
Вдова отвечала смутным рокотом, в котором можно было разобрать только «товарищ» и «очень вас»..."
ЗДЕСЬ ГЛЕБ ДОБАВИТ
Пожалуй, самым неожиданным даже для директора
- Как летит время, рвал волосы на голове Доктор.
Мишка, Юля, Маша, вы стали изюминками вечера и мы все были рады вас видеть спустя столько лет!
Пора прощаться... Но в управдомы переквалифицироваться рано. Заседание продолжается!